Гусарский монастырь - Страница 41

Светицкий перескочил через канаву и выбрался из чащи на аллею — широкую и темную, что бесконечный грот. Она была пустынна. Молодой гусар взял вправо и, дойдя до поворота, увидел далеко впереди, в самом конце ее угол дома и белые колонны балкона.

Чтобы не быть замеченным, он прошел краем, у самых стволов деревьев и, добравшись почти до конца аллеи, услыхал на балконе стук ножей и тарелок; там накрывали на стол к обеду. Видно через густой плющ ничего не было.

Светицкий постоял, затем возвратился немного назад и свернул в сторону, с тем, чтобы встать за клумбами против выходных дверей на балкон и оттуда наблюдать — не сойдет ли Леня в сад.

Осторожно добрался он до намеченного места и устроился на часах в кустах сирени, за сплошною стеной которой начинались и вплоть до балкона шли клумбы с цветами.

Людмила Марковна сидела в кресле; позади нее из залы к столу и обратно шмыгал лакей в желтом балахоне, принося то хлеб, то разные принадлежности для стола. Лени не было.

Наконец, в хорошо видной Светицкому глубине зала появилось белое платье, и сердце гусара забилось чаще: на балконе появилась та, которую он так ждал.

Бесконечно долго тянулся обед. Светицкий несколько раз садился на землю, вскакивал, опять садился, грыз стебельки травы и накрошил их такое количество, что хватило бы на прокормление доброй овцы.

Наконец на балконе послышался шум отодвигаемых стульев; из-за колонны показались старуха и Леня, ведшая ее под руку к креслу. Людмила Марковна расположилась на свой обычный отдых, а Леня вошла в дом и через некоторое время вернулась с книжкой в руках.

Надежды Светицкого исполнились: она постояла с минуту на верхней ступеньке балкона и тихо стала спускаться в сад, затем направилась в ту аллею, где успел побывать Светицкий.

Он бросился вниз, к реке и самому дальнему концу аллеи, с тем, чтобы выйти там на нее и встретиться, как бы невзначай, с девушкой. Не разбирая дороги, напрямик, через колючие кусты шиповника и боярышника домчался он до намеченного места и, стараясь придать себе спокойный вид и тише переводить дыхание, с ружьем в руке пошел вверх по аллее.

У изгиба ее, опершись спиной на ствол вековой липы, сидела погруженная в чтение Леня.

Шагах в двадцати от нее Светицкий кашлянул; книжка опустилась, и открылось лицо Лени; на нем изобразилось удивление.

— Здравствуйте, Леонида Николаевна! — произнес, подходя, Светицкий.

Девушка поднялась ему навстречу.

— Вообразите, смешной какой случай со мной вышел? — продолжал гусар. — Охотился с товарищами и вот отбился от них, заблудился и неожиданно попал сюда!

Голос его звучал без фальши, и это еще более окрылило его.

— Как вы исцарапались сильно? — сказала Леня, указав на руки гусара; тот глянул на них и увидал, что они в крови.

— Пустяки! — весело ответил он. — Это я через лозняки у реки продирался. Зато вас вижу — вот и награда мне!

— Какая же это награда? — Леня была так далека от мысли, что Светицкий приехал ради нее, что ни на минуту не усомнилась в истине его слов. — Где же ваши товарищи девались, не послать ли за ними людей?

— Нет, нет, они сами выберутся! — торопливо ответил Светицкий. — Они хорошо знают места. Вы мне позволите отдохнуть немного здесь?

— Конечно, пожалуйста! Сейчас Людмила Марковна спит, а через полчасика я проведу вас к ней.

— Зачем же ее беспокоить? Не надо!

— Какое же это беспокойство?

— Право не надо: вы даже не говорите ей, что я здесь был!

Леня опять удивилась. Прямая и искренняя сама, она и в других не предполагала притворства и задних мыслей.

— Почему же?

— Да так… может быть, ей это не понравится… что-нибудь подумает!

— Что же она может подумать? Ведь вы же не с худыми намерениями к нам приехали: дом поджечь не хотите?

— О нет, нет! — воскликнул, улыбаясь, Светицкий.

— К чему же вам прятаться? Все равно Людмила Марковна узнает: лошадей же вам нужно будет дать в Рязань ехать?

— Зачем? У меня… — Гусар чуть не проговорился и осекся. — Я товарищей отыщу и с ними вернусь: там у нас свои лошади!

— Где же?

— А там… — Гусар неопределенно показал куда-то рукой и почувствовал, что кровь густою волною начинает подыматься из-под воротника к щекам его. Он отвернулся.

Леня приметила смущение Светицкого и, не понимая, в чем дело, замолчала.

— Здорова ли Людмила Марковна? — озабоченно осведомился он.

— Все по-прежнему; ноги у нее очень болят!

— В Рязань не собираетесь переехать?

— О нет, здесь так хорошо!

— Это грустно…

— Почему грустно?

— Для меня грустно… — пояснил гусар. — Значит, и на сцене вас больше не увидим?

Леня улыбнулась:

— Какой же теперь театр! А вы любите его?

— Очень. Как вы были хороши в Эсмеральде, Леонида Николаевна! Многие плакали, когда вы говорили в последнем акте. Так хотелось броситься на сцену, что-нибудь сделать и спасти вас! Жаль только, что пьеса была дубовая! — повторил он слова Возницына. — Знаете, как ее у нас назвали, — «Поленья любви»!

Леня тихо засмеялась.

— Всем нельзя быть Шекспирами, Дмитрий Назарович. Вы читали Шекспира?

Светицкий должен был сознаться, что только слышал о нем.

— Вот его играть, должно быть, великое наслаждение!… Как хорошо, что существуют на свете такие гении: с ними так светло жить! — добавила Леня.

— Вы много читаете? — спросил гусар.

— Да. Книги — мои друзья.

— А живых друзей у вас много?

Леня подняла на него глаза.

— Откуда же они у меня могут быть? Мы ведь здесь, как в монастыре, живем.

— А если бы я попросил вас меня считать своим другом? — горячо сказал он. — Настоящим — на жизнь и на смерть?